Виктор Куллэ:  «Слова улетают, написанное остается»

Предположение, что одна из финальных сцен романа Булгакова происходит именно на каменной террасе Пашкова дома, впервые было высказано Константином Симоновым. Косвенным подтверждением могут служить ранние редакции романа, где прямо упоминаются читальные залы. В фототеке Музея архитектуры сохранился довоенный снимок, запечатлевший панораму города с крыши Пашкова дома – аналогичную той, что видел прощающийся с Москвой Воланд. Пашков дом, расположенный на вершине Ваганьковского холма, и по сей день остается одним из самых красивых зданий столицы. Но в те годы он и вправду был еще и одной из самых высоких ее точек. Однако не только это привлекло к нему внимание Мастера. Полноценных раскопок здесь, к сожалению, не производилось, однако погрузиться в глубь историинам никто не препятствует.

     С середины XV века на холме возвышалась загородная великокняжеская резиденция. Загородная – потому что вся Москва об ту пору свободно размещалась в рамках нынешней Кремлевской стены. При Петре Великом здесь какое-то время была одна из усадеб светлейшего князя Меншикова, однако подлинную историю этого места можно проследить с мая 1785 года, когда, согласно недавно обнаруженным документам, «у показания и при закладке» усадьбы капитан-поручика лейб-гвардии Семеновского полка Петра Егоровича Пашкова присутствовал Матвей Казаков. Надобно сказать, что по сей день все московские путеводители (либо безапелляционно, либо со знаком вопроса) называют в качестве творца Пашкова дома другого великого архитектора – Василия Баженова. Подлинных документов касательно его авторства не сохранилось, однако специалисты в своей оценке единодушны: без баженовского гения здесь не обошлось. Вероятно, Казакову, проектировавшему в те годы весь университетский комплекс на Моховой, могла принадлежать общая идея планировки усадьбы.
     В случае с хозяевами также существует определенная путаница. Дело в том, что на Моховой расположены целых два Пашковых дома. Первый, о котором мы ведем речь, действительно принадлежал сыну бывшего денщика Петра I, а впоследствии астраханского губернатора Егора Ивановича Пашкова. Вторым Пашковым домом является здание нынешнего журфака МГУ (он же Аудиторный корпус, Аптекарский дом) на Моховой, дом 9, построенное несколькими годами ранее тем же Баженовым для Александра Ильича Пашкова – родственника Петра Егоровича. (Там располагался знаменитый Пашков театр, где начинал карьеру Михаил Щепкин, и домовая церковь великомученицы Татианы.)
     Следует упомянуть, что род Пашковых, произошедший от прибывшего в Россию при Иване Грозном Григория Пашкевича, был одним из богатейших в стране. Богатство это, приобретенное преимущественно через браки с дочерьми видных купеческих семейств, небезуспешно соперничало с родовитостью старой аристократии. Согласно легенде, Баженов построил Пашков дом едва ли не в отместку Екатерине II. Великий архитектор к тому времени впал у нее в окончательную немилость: проект Большого Кремлевского дворца был отвергнут, строительство комплекса в Царицыно остановлено. Императрица гневалась на зодчего за попытку вовлечь в масонскую ложу наследника престола Павла Петровича. Как бы там ни было, но – вопреки правилам приличия – Пашков дом оказался развернут к Кремлю задом. Въезд в него спланирован со Староваганьковского переулка, а нынешняя монументальная лестница была достроена уже в 30-е годы, при Советской власти.
     Время было немилосердно к шедевру Баженова. Сначала по повелению императора Павла была снята венчавшая купол здания статуя Минервы (по другим источникам – Марса), служившая символом мудрости (побед?) его матери. Потом здание сильно пострадало в пожаре 1812-го. Восстанавливал его Осип Бове, внесший значительные изменения в изначальный замысел. Со временем исчез окружающий Пашков дом английский сад с прудом (кишащий, по свидетельству современника, редкими иноземными птицами): «Китайские гуси, разных пород попугаи, белые и пестрые павлины находятся здесь на свободе и висят в дорогих клетках». А уже в ХХ веке, при расширении Моховой, была снесена великолепная ограда с колоннами тосканского ордера (часть решетки ее сохранилась со стороны Знаменки).
     После пожара здание долго стояло заброшенным. В 1818 году именно сюда поднялся прусский король Фридрих Вильгельм III, чтобы увидеть воочию урон, нанесенный столице нашествием Наполеона. Отдавая дань признательности за спасение Европы, король преклонил колени перед городом и приказал сыну поступить так же.
     Недурной пример для современных любителей переписывать историю.
     В 1839-м здание было приобретено казной, в нем располагались Дворянский институт, Четвертая мужская гимназия, а с 1861 года сюда переехала коллекция Румянцевского музея, легшая в основу главной библиотеки страны. Вклад канцлера графа Николая Петровича Румянцева в сохранение нашего исторического наследия переоценить невозможно – он первым стал систематически собирать и издавать за свой счет старинные летописи и грамоты. Так что располагавшийся здесь долгие годы рукописный отдел РГБ – еще и живой памятник выдающемуся сыну Отечества.
     Здесь, в библиотеке, работал Достоевский, а знаменитый двусветный зал был описан Львом Толстым в сцене первого бала Наташи Ростовой. Именно Румянцевскому музею подарил Александр II полотно Иванова «Явление Христа народу». И специально для него был пристроен к Пашкову дому Ивановский зал.
     Однако мы начинали с Булгакова – Булгаковым и закончим. Михаил Афанасьевич, изучавший в процессе работы над романом историю московского масонства, про Баженова, естественно, знал. Однако и он не догадывался о самой, вероятно, мистической тайне Пашкова дома: обнаруженном при раскопках неимоверном, пяти метров в диаметре, колодце белого камня, уходящем более чем на пятнадцатиметровую глубину в недра Ваганьковского холма. Его полагают чуть ли не входом в легендарную библиотеку Ивана Грозного. А вдруг и вправду, по слову Воланда, рукописи не только не горят, но и не исчезают бесследно?
     Как бы там ни было, Князь Тьмы был существом образованным, ибо сказанное им по сути лишь парафраз древней латинской пословицы «Verba volant, scripta manent» – «Слова улетают, написанное остается». Лучшего девиза для любой из библиотек мира придумать невозможно.