Глеб Шульпяков: Памук в Москве
Я познакомился с Орханом Памуком в 2001 году его роман «Черная книга» произвел на меня настолько сильное впечатление, что я решил побывать в Стамбуле и разыскать автора. После череды многофигурных комбинаций мне, наконец, удалось с ним встретиться. Гуляя с Памуком по Стамбулу, я наблюдал за реакцией таксистов и полицейских, моментально узнававших писателя. И понимал, что всенародная слава в странах вроде Турции еще возможна.
Наша следующая встреча произошла спустя пару лет. Я оказался в Турции, собирая материал для собственного романа. Памук пригласил меня провести несколько дней на Принцевых островах, где у него дача. Там и был записан цикл бесед, одну из которых опубликовал наш журнал (№ 1, 2006). Однако самая яркая из встреч произошла этой зимой. Я приехал в город, заваленный снегом: фантасмагорический, невероятно красивый. В город, каким его любил и часто описывал Памук. В тот вечер мы обменялись книгами. Уже вышел мой роман «Книга Синана», в ответ он подарил мне экземпляр англоязычного «Стамбула, города воспоминаний» кстати, книга только что вышла на русском в «Издательстве Ольги Морозовой», отрывки из нее мы тоже печатали в нашем журнале. Сидя в его «родовом гнезде» в Нишатнаши, под оглушительно беззвучным снегопадом, я снова стал зазывать его в Москву. И он снова, как уже не раз, обещал приехать. И вот в июне обещание, данное под снегопадом Стамбула, он выполнил.
Книги Памука переведены на сорок с лишним языков, поэтому путешествует он много и часто. Профессионально, я бы сказал. Где-то в районе МКАДа по пути из аэропорта писатель вытащил три путеводителя по Москве и предъявил список мест, где ему хотелось побывать. «Я пишу роман Музей невинности, он связан с музейными пространствами, поэтому мне важно посмотреть ваши собрания».
Список оказался огромным. Явно превалировали литературные точки квартиры писателей, дома-музеи. С учетом того, что дважды в день Памук подписывал книги в крупных магазинах Москвы, посмотреть все, что он наметил, не представлялось возможным. И все же он увидел ГМИИ, Исторический, дом-музей Льва Толстого, Третьяковку. Два дня ходил под впечатлением от Музея Маяковского: «Оформление экспозиции просто потрясающее».
Поскольку в юности Памук изучал архитектуру, мы ориентировались на шедевры городской застройки. Крутились у сталинских высоток, спускались в метро. Ходили вокруг особняка Рябушинского. Однажды ночью рванули пешком через город на Мясницкую посмотреть на дом Ле Корбюзье. Днем, после эфира на «Эхе Москвы», в арбатских переулках отыскали Дом Мельникова. И, тихо вскрыв калитку, обошли «охраняемый государством памятник», поражаясь запущенности «объекта».
«Честно говоря, я представлял себе Москву несколько более мрачной, более изношенной, признавался писатель. Я думал, что большая часть исторической застройки города была уничтожена за советский период».
Я отвечал ему в том плане, что «еще не вечер» и ловил себя на мысли, что ходить по городу страшно.
«Выгуливая» писателя по центру города, я в который раз поражался, насколько беспардонно, варварски власть уничтожает старую Москву. Сталинская реконструкция, говорил я Памуку, это цветочки по сравнению с лужковским «террором». Поскольку на наших глазах живой город с оригинальным лицом превращается в скопище чудовищных симулякров. В конце концов, ведь именно об этом он писал в своей книге «Стамбул, город воспоминаний» как стираются черты лица одного города и появляется лицо другое. Страшное и чужое. Отталкивающее.
«Да, кивал Памук, на своей улице я иногда чувствую себя, как на Марсе. Но в таких случаях хорошо вспомнить фразу Адорно: Мораль начинается тогда, когда ты не чувствуешь себя дома в собственном доме».
Видимо, этой фразой нам и придется утешать себя в ближайшие десятилетия.
В Москве Памук не расставался с крошечной цифровой камерой. И снимал все подряд машины, улицы, дома. Людей. Себя на фоне городского пейзажа. Признавался: «Я купил эту игрушку недавно, еще не наигрался. Но, если честно, таким образом я просто веду дневник. Поскольку времени записывать у меня не остается».
В его «дневнике» остались тысячи кадров наших блужданий по Москве. Вот симпатичная девушка во дворе Дома на набережной, мы спрашивали у нее, «как пройти в библиотеку». Вот случайные люди ночью в метро веселые, подвыпившие. Вот выводок собак на моей улице и старый, середины века, сломанный грузовик в соседнем тупике. А это рюмочная на Герцена, куда мы забрели после ресторана и наткнулись на компанию известных русских критиков. Вот джазмены на сцене Клуба на Брестской, где мы очутились, чтобы выпить коньяку по пути в гостиницу. Вот Зверев мостик, на который мы вышли в последний его вечер в Москве и перспектива канала, напоминающего Петербург, куда в тот вечер он отправлялся.
«Я ведь не знаю, насколько я тут популярен», оправдывался в самом начале путешествия Памук. После столпотворения, которое случалось во время подписания книг в магазинах, сомнений, надо думать, не осталось.
Ну а точка в этом вопросе была поставлена на перроне Ленинградского вокзала. Мы прощались, поезд вот-вот трогался. Неожиданно из соседнего вагона вышел молодой человек и, страшно стесняясь, подошел к нашей компании. На плохом английском он извинился за вторжение и попросил у Памука автограф.
Поскольку бумаги под рукой не оказалось, автограф был дан на обычной салфетке.
Но, говорят, именно салфетки самый надежный носитель информации.
|
[ № 8, 2006 г. ]
Сергей Соловьев: «Искусство начинается там, где кончается работа мысли»
[персона грата]
Глеб Шульпяков: Об условностях
[обозреватель-книги]
Марина Бородицкая: Читальный зал моей души
[терра-поэзия]
Александр Колбовский: Футбол первой свежести
[обозреватель-тв]
Юрий Глебов: До моря на трамвае
[старый город]
Павел Никонов: «Светских тусовок у нас не бывает»
[маэстро]
Василий Аксенов: Тамарисковый парк
[проза] «Семеро из восьми были в черных гидрокостюмах, один выделялся оранжевым цветом обнаженного тела с чреслами, облепленными длинными, по колено гавайскими шортами. Все они двигались так, будто в море возможен отрепетированный балет: стремительный спуск, крутой поворот, проход поперек волны, еще поворот и завершение спуска. Все они одновременно легли животами на доски, когда волна пошла на убыль, и стали поворачивать обратно, туда, где возникал серф, и только один, тот оранжевый, позволил себе дополнительный трюк».
Мария Болтнева: «A еще папа построил телескоп…»
[семейные сцены]
Андрей Толстой: Дива ар деко
[волшебный фонарь]
Андрей Каменев – Санджар Янышев: Наблюдатель
[table-talk]
Игорь Иртеньев: На коротких волнах памяти
[наше все]
Артем Варгафтик: Горько-сладкий яд
[репетиция оркестра]
Глеб Шульпяков: Памук в Москве
[прозрачные вещи] «В Москве Памук не расставался с крошечной цифровой камерой. И снимал все подряд машины, улицы, дома. Людей. Себя на фоне городского пейзажа. Признавался: Я купил эту игрушку недавно, еще не наигрался. Но, если честно, таким образом я просто веду дневник. Поскольку времени записывать у меня не остается».
Ольга Шумяцкая: Миленький ты мой
[киноностальгия] «Пьесу Пять вечеров Александр Володин написал в 1967 году, через двадцать два года после окончания войны. Но рассказанная в ней история старая, военная, личная володинская история. Точно так же он расстался в войну со своей будущей женой, точно так же встретился с ней через годы и точно так же, как Тамара Ильину, она говорила Володину при расставании, глядя на него сухими глазами: Видишь, какая я у тебя бесчувственная?»
Регимантас Адомайтис: «С годами мне все милее театр Кабуки»
[дым отечества]
Андрей Субботин: Разбирая «Россию»
[анфилада]
Дмитрий Смолев: Наши европейские тенденции
[обозреватель-арт]
Маша Шахова: «Козловитянки» с яблоками
[подмосковные вечера]
Дмитрий Петров: Импрессионисты, вперед!
[коллекция]
Виталий Вульф, Серафима Чеботарь: Звонкий мой смычок
[театральный роман]
Екатерина Рожкова: «Карандаш – своего рода трудотерапия»
[артотека]
Ольга Шумяцкая: Босиком по воздуху
[обозреватель-кино]
Юрий Рост: Два Жутовских
[окно роста]
Юрий Норштейн: Судьба-каприччио Игоря Волчека
[норштейн-студия]
Игорь Волчек: Аллегро нон троппо
[норштейн-студия]
Игорь Сердюк: Путем вина
[гастроном]
Сюжет от Войцеховского
Марк Водовозов: Песочница для взрослых
[финиш!]
Виктор Куллэ: Храм и Театр
[дом с привидениями]
Святослав Бирюлин: Пляжные мальчики
[музеи звука]
Александр Васильев: Изнанка моды
[винтаж]
Григорий Заславский: Мифы о правде
[обозреватель-театр]
Лидия Оболенская: Все цвета черного
[комильфо]
Святослав Бирюлин: Старый багаж
[обозреватеаь-музыка]
Пелем Г. Вудхауз: Веселящий газ. Роман
[классика прошлого века]
|
|