ЛИТЕРАТУРА

Нина Звягина

Нина ЗВЯГИНА. Ворошилов   Письмо Людмиле Глушковой        Людмилый читатель!      Название «Ворошилов» – условно. У-слов-но.      Условным бывает, например, наказание за небольшое или впервые совершенное правонарушение. Или деяние, как говорят юристы.      «Ворошилов» – название столь же условное, как театр, где большинство наблюдает, как меньшинство плачет, целуется, страдает, а потом большинство шлепает ладонью о ладонь, что условно означает восторг, а меньшинство кланяется, чем условно выражает благодарность. Условность – это нечто придуманное (умышленное), на словах (у-слов-ность) договоренное.      А что «Ворошилов»? Про Ворошилова мне писать задали. Это условие. Вот и пишу.      Ворошилов был военный человек, и должность его была, кажется, военком. У Ворошилова были стрелки. Он их, видно, сам учил стрелять, и ворошиловские стрелки убивали людей лучше других. А может быть, и не учил, а просто это были его личные стрелки. Он им куда скажет стрельнуть, туда они стрельнут, потому что они не чьи-нибудь там. Ворошилов уже умер, но дело его, ворошиловское, живет: про стрелков еще многие помнят, пароход, говорят, есть «Ворошилов Климент» и в энциклопедиях о нем наверняка есть сведения. И я могла бы пойти в библиотеку (дело знакомое) и негромко (там все говорят негромко) заказать себе про Ворошилова книжки. И любой профессиональный библиотекарь сказал бы на память, или отыскал по каталогу, или заказал в «Областной», или через коллектор, нужную мне книжку.      Но я не могу пока идти в библиотеку, потому что несколько дней назад у меня умерла давняя знакомая, когда-то подруга, по которой я сейчас плачу, а работала она скромным библиотекарем. Скромным. Ее звали Нина Ивановна, и это звучит менее эффектно, чем Климент Ефремович. Каким он был военным, я не знаю, но Нина знала назубок все, что касается стендов, выставок, каталогов, поступлений, новых изданий, переизданий, тиражей и издательств. Ориентировалась в Серебряном веке, как в своей однокомнатной квартире, а память ее относительно публикаций в периодических изданиях пугала.      Но вернемся к Ворошилову. Писать о нем трудно, потому что я не знаю подробностей, оживляющих и утепляющих образ военкома. Любил он жареную картошку и блондинок или, напротив, брюнеток и соленые огурцы… неизвестно. Впрочем, он был большой номенклатурной единицей и питался натуральными кремлевскими продуктами из пайков.      Нина любила супы (супчики) и колбасу (колбаску), вареную, лучше без жира. Стол, на котором наблюдалась нарезанная толстыми кружками вареная колбаса, она считала роскошным.      Военком Ворошилов был с усами (все они тогда были с усами) и в чем-то военном (защитна гимнастерка). Все это создавало образ отца (усы) и защитника (гимнастерка). Носил ли Климент Ефремович ворошиловский значок – не знаю, но значок помню: у родителей валялся.      Нина, напротив, любила принарядиться. В этих случаях она прикалывала к плечу белую искусственную хризантему, напоминавшую сразу и о женихах, и о кладбище. «Ну как?» – спрашивала она наивно, и я мелко утвердительно трясла головой и сдавленно, чтобы не рассмеяться, говорила: «Тебе идет». Но Нине нужны были восторги, и она робко просила: «Правда, освежает?». Я кивала головой в другом режиме: глубоко и низко наклоняя голову, как лошадь в цирке, молча, чтобы не прыснуть, и каждым кивком выражая ту мысль, что, мол, «освежает, Нина, освежает».      Но Ворошилов! Людмилый мой читатель, мы отвлеклись. Вот что важно: обладал ли военком чувством юмора? Наверное, обладал: вид у него бодрый и жизнерадостный на снимках ч/б. О Нине мы, к сожалению, не можем этого сказать. Точнее, оно было странным, ее чувство юмора: она любила армейские анекдоты про тупых военачальников (простите, Климент Ефремович). Потом я поняла: ее смешили грубые стилистические ошибки, которые допускали офицеры и старшины, в том языке, согласования, сложноподчинения и сложносочинения которого никогда не вызывали у нее затруднений. Стоило грозно сказать что-нибудь непритязательное: «Безобразия нарушаете?» – как она начинала хохотать, прикрываясь ладошкой.      Климент Ефремович Ворошилов умер под присмотром кремлевских врачей пожилым человеком.      Нина не дожила до старости лет пятнадцать-двадцать и умерла у дальних родственников «от рака груди». Груди, которая совершенно ей не понадобилась ни для кормления, ни для ласк и поцелуев. Для рака только и сгодилась. Впрочем, что скрывать: Нина была инвалидом и раз в три года лежала в психбольнице. И ее лечащий врач, женщина с усталым лицом, говорила мне: «Вы приходите к ней, она гордится знакомством с вами». Мне часто бывало некогда.      Нина, кажется, была атеисткой, как и коммунист Ворошилов, и если православный контроль на небесах будет строг и ортодоксален, то и душе Нины не светит. Сбочку бы, хоть где-нибудь.      О Ворошилове много написано. Вот и о Нине будет написано в нашем, людмилая подруга, цикле.      Про Ворошилова долго еще будут помнить, и поэтому я хочу вызвать у тебя рефлекс (условный): как услышишь «Ворошилов», вспомни о Нине Ивановне Кругловой, а то о ней некому помнить: библиотекарши, наверное, забыли о ней за этот год, когда она умирала.      Вечная слава Ворошилову.