Library.Ru {2.6}Лики истории и культуры




Читателям Лики истории и культуры Как кошка с собакой, или 1000 лет «любви»

 Как кошка с собакой, или 1000 лет «любви»

Кларк С. Англия и Франция: Мы любим ненавидеть друг друга. – М.: РИПОЛ классик, 2012. – 464 с.
 

Итак, англичанин-парижанин Стефан Кларк решил порадовать нас историческим обзором. Теперь в центре его внимания – 1000-летняя вражда-любовь двух ведущих держав Европы, Франции и Англии, правда, с точки зрения англичанина.

Вражда эта не утихает и по сей день. Говорят, средний французский буржуа ни за что не наденет клетчатую рубашку, а в американском английском прочно бытует выражение «эти французские штучки» – значит, нечто аморальное.

Похоже, англосаксы не могли простить франкофонным норманнам их победу при Гастингсе аж в 1066 году и весь 20 век злорадно мстили французам своими успехами в мировом масштабе. В самом деле, обидно ведь: первая речь на английском прозвучала под сводами британского парламента только в 1362 году, а до этого (и если хотели шикануть, долго после) вся элита Британии балакала исключительно по-старофранцузски. Почему и девиз на британском гербе французский: «Dieu et mon droit» («Бог и мое право», – гордые слова Ричарда Львиное Сердце в адрес французского короля, своего сюзерена. Типа: «Я больше тебе не вассал, хотя и всю жизнь просражался у вас, говорю всегда по-французски и вообще на самом деле я и в английскую историю войду Ришаром Кёр-дё-Льон, то есть тем же Ричардом Л. С., но все же где-то и Петрушкою Иностранцем»).

Комплекс этот сидел в британцах жутко долго, тем паче, что в феодальном мире не забалуешь, иерархия здесь строга была, и, заявляя в начале Столетней войны «права» на французский престол, английский король включил в свой герб вражьи лилии выше родных леопардов, в то время как злоехидные французы не уставали напоминать британцам, что «ихний» монарх – прежде всего, лишь один из французских герцогов.

Ясное дело, от такой наглости озвереешь. От формальных притязаний на французский престол Англия отказалась лишь… в начале 19 века!

И вот теперь в отместку Кларк напоминает, что норманны были по крови скандинавами (уже к тому времени полукровками), а от французов переняли лишь их красивый язык. Странно только, что всего за сто лет беззащитная французская земля перемолола воинственных викингов в нечто более для себя приемлемое.

Удивительно, но Стефан Кларк упускает из своих аргументов козырный туз. Первым создателем высокой моды был англичанин Чарльз Ворт, кутюрье жены Наполеона III, а его имя в толстенной книге даже не упомянуто! Чисто английское, то есть мужланское упущение, почти что самоубийство!..

Вообще в обзоре Кларка англичане предстают злыми хорьками, которые юркают вокруг самовлюбленного беспечного бурундака-француза, норовя если уж не ухватить у него что-нибудь, то густо ему в пищу напакостить. Конечно, в тысячелетней тяжбе Кларк подыгрывает своим. Его шутливый тон порой срывается в прямую пошлость, например, в главе о Жанне д’Арк с ее обильными «сисями», но ведь предали-то свою героиню французы! Зато с главы о Марии Стюарт начинаешь вдруг понимать, что не все так по-стадионному просто у Кларка. Рыжеволосую шотландскую королеву он описывает с нескрываемым сочувствием и явно идеализирует эту франкофонную поэтессу-любительницу.

Тут вдруг понимаешь: Кларк не просто тупо лягает «этих нецивилизованных лягушатников» (выражение одного его американского собеседника). Ибо верно сказал современник Марии поэт Филип Сидни: «Такой сладкий враг, Франция».

Конечно, Кларк вовсю трунит (если не измывается) над непробиваемой галльской самовлюбленностью, этим обидчивым эгопупизмом, доведенным порой от легкого помешательства. (Чего стоит, например, сентенция Жоржа Клемансо: «Английский – это всего лишь плохо произносимый французский»).

Однако самыми симпатичными автору оказались и самые галломанистые англичане. Это, прежде всего, Эдуард VII, один из создателей Антанты и большой поклонник французской культуры вообще и парижских борделей в частности, а также У. Черчилль. Именно он, этот толстый старый бульдог, бурчливо настоял на том, чтобы Францию включили в число стран-победительниц во второй мировой, а также помог своей старой знакомой Коко Шанель, более чем успешно сотрудничавшей с гитлеровцами, усклизнуть от наказания. Что ж, Коко, как и Франция, умела дружить и с Черчиллем, и с Шелленбергом…

Мудрый Черчилль, кажется, всецело разделял мнение Ивлина Во, что «в период половой зрелости мы все американцы. А умираем мы французами».

На мой вкус, самыми увлекательными у Кларка вышли главы о Наполеоне и о второй мировой войне, хотя бедняге де Голлю досталось от автора куда больше, чем от немцев. Генерал предстает эгоцентричным тщеславным властолюбцем, не более, но самые уморительные слова о нем принадлежат все-таки Черчиллю: «Де Голль походит на самку ламы, застигнутую врасплох во время купания». Как-то в проброс говорится о том, что именно де Голль предугадал тактику второй мировой, и уж потом его выводы присвоили бритты (а вот французы в 30-е гг. остались глухи к его призывам).

Те же проблемы и с послевоенной позицией де Голля. Его антиамериканизм явно раздражает автора, политических резонов генерала он никак не желает учитывать. Зато весьма водевильно описывает события 1968 года, ни словом не упоминая, что студенческие волнения были, вероятно, инспирированы, кроме всего прочего, и ЦРУ – как месть де Голлю за его антиамериканизм.

Нет, глубинные экономические и политические причины англосаксонско-французских разногласий автор, в общем, не вскрывает, предпочитая им красноречивые анекдоты. Так, по Кларку, во время гонки между Парижем и Лондоном за Олимпиаду–2012 роковыми для французов оказались слова Ж. Ширака о бриттах: «Нельзя доверять людям, у которых такая плохая кухня. Это вторая страна после Финляндии, где кормят хуже всего». Два горячих финских парня из Олимпийского комитета смертельно обиделись, и на Олимпиаду раскошелился Лондон.

Не поспоришь с тем, что «многие британские и французские политические институты создавались как прямая противоположность тому, что делает враг». И если Франция стала страной, так сказать, построенного социализма (французы считаются самой социально защищенной нацией в мире), то англосаксы доверились частной инициативе, рванув вперед по традиционной для них либертианской колее в 80–90-е, в эпоху «рейганомики-тэтчеризма».

Забавно, но их успехи подхлестнули французских предпринимателей (коли руки коротки беспредельничать у себя на родине) к особой напористости на рынках других стран. В результате «французы и есть самые крупные в мире глобалисты, даже если они отказываются признавать это». «Карфур», «Перье», Л’Ореаль», «Шанель», «Данон»… Контроль над транспортными сетями в Атланте, Лас-Вегасе, Лос-Анджелесе, Майами, Нью-Орлеане (ну, тут уж им сам бог велел!) Даже фирма, снабжающая американских военных жареным картофелем, – французская. Да и самые богатые европейцы – месье Арно и мадам Бетанкур.

Бог весть, как развернутся события в 21 веке. Сейчас, в годы кризиса (если не краха?..) тэтчеризма вопрос о путях развития национальной экономики, об оптимальной социальной модели, актуален для всех стран мира. Невольно именно в этом контексте и читается книга Кларка теперь. Впрочем, здесь она мало что прояснит, зато хорошо позабавит!

25.05.2013

Валерий Бондаренко





О портале | Карта портала | Почта: [email protected]

При полном или частичном использовании материалов
активная ссылка на портал LIBRARY.RU обязательна

 
Яндекс.Метрика
© АНО «Институт информационных инициатив»
© Российская государственная библиотека для молодежи