 | Радзинский Э.С. Александр II: жизнь и смерть. М.: АСТ: АСТ МОСКВА; Владимир: ВКТ, 2010. 444 с.
«Только у диких и дряхлых народов история пробивается убийствами».
А.И. Герцен
В серии книг Эдварда Радзинского о самых знаковых фигурах русской истории книга об Александре&nbsII самая острая, на мой вкус, сегодня. Чуть ли не ежедень приходят известия о терактах (пока, главным образом, в «горячих точках» страны). Да и сам нынешний режим, то ли либеральный (результат либеральных реформ, во всяком случае), то ли консервативный, больше похож на «эпоху реформ» царя-освободителя, чем на сталинизм или опричнину.
Скажу честно: порой на страницах опуса Радзинского становится не по себе. Таким пОшло мелодраматическим тоном разве дамские романчики сочинять! «Воодушевленный любовью (к княжне Е. Долгорукой, В. Б.) царь, готовящий великий поворот России, и против него маленькая девушка (С. Перовская, В. Б.), также воодушевленная любовью (к А. Желябову, схваченному накануне покушения на царя, В. Б.), приготовившая исторический поворот» (с. 421).
Но, черт возьми, сами герои повествования с их пафосом, эта масса политических лозунгов, социальных идей и придворных интриг, расколошмаченных судеб и не решенных по сей день задач, все это и извиняет и подпитывает тон автора. Тем паче, он прежде всего драматург и привычно строит повествование именно по законам драматургическим. Повод быть таким дает Радзинскому и эпоха, и ее актуальность, и ах! момент фатализма в повествовании, который весьма ощутим…
Концепция Радзинского проста, даже, может быть, простовата для поднятого им исторического материала, зато назидательно аллюзивна, что в таких сочинениях, собственно, и надобно. Александр II, по Радзинскому, пошел на необходимые стране реформы, но остановился на полпути, и эта остановка стоила ему жизни. «Александр II реформатор нового для России типа. Этакий двуликий Янус, одна часть головы которого старается смотреть вперед, но другая все время с тоской глядит назад. Именно таким будет в России Михаил Горбачев» (с. 120).
Радзинский бдительно помнит жанр и не вдается в спорные до сих пор и скучные для «дамовитого» (от «дама») читателя мотивы самих реформ. (Напомним: П. Струве, например, отрицал наличие социально-экономического кризиса в России середины 19 в., полагая, что отменить крепостное право царя побудили соображения государственного строительства, а именно опасное военно-техническое отставание России от других европейских «имперьялистов». Правда, сам Александр настойчиво призывал упредить именно взрыв социального негодования крестьян).
Сперва автор дает впечатляющую и злободневную картинку предреформенной николаевской России, где, по словам Николая I, «всё молчит, ибо благоденствует» (с. 151). Остроумно (и опять же, как злободневно-то!) Радзинский истолковывает смысл самого расплывчатого лозунга уваровской триады «народности»: «Рабскому, покорному обществу была дана необходимая игрушка великая гордость» (с. 52). Этот застой, это насильственное «продление детства России» (по словам того же С. Уварова) приводит к тотальному гниению. Вертикаль власти не способна контролировать повальное казнокрадство у себя под носом, и вот уже украдено сукно, предназначенное… для коронации нового царя!
Приводя слова Карамзина: «Воруют!», автор не делает обобщения, почему именно воровство в России так стойко и столь масштабно. Корень этого мне видится в том, что сама государственная система страны, сложившаяся веками, всегда в той или иной мере пренебрегает личным интересом подданного, так что воровство это единственный способ в тоталитарной системе не забыть и себя родного. Зато автор приводит слова Н. Бердяева, ставшие уж трюизмом: «В России интересы распределения и уравнения всегда превалировали над интересами производства и творчества» (с. 257). Другими словами но о том же.
Вступление на престол Александра II принесло с собой «оттепель» (политическое значение слова принадлежит Ф. Тютчеву ах, как же в России все повторяется!..) Не скажу, что Радзинский очень углубляется в характер его реформ, изначально противоречивый и половинчатый, как противоречивой и непоследовательной (или последовательно гибкой?..) была кадровая политика царя-реформатора. Зато автору удается создать красочную панораму эпохи, где будет вам и замирение Кавказа, и присоединение Средней Азии, и русско-турецкая война. И вообще, оглянувшись на эти события, вдруг приходишь к выводу, что Александр II, этот невеликий царь и вполне обыденный человек, страстный поклонник парижской оперетки, сделал для страны больше, чем его монументальные отец и сын, я уж не говорю про возведенного задним числом в святые внучека …
Александр II человечески очень симпатичен автору. Он современник величайшего взлета нашей литературы, и это Радзинскому, конечно, важно, тем паче, что жизнь императора рифмуется с сюжетами литературных шедевров. Когда-то Николай I заставил сына-«плаксу» присутствовать при наказании шпицрутенами, и солдат погиб (чем не «После бала»?). А история любви Александра и женитьбы его на Е. Долгорукой-Юрьевской чем не продолжение «Анны Карениной»? Племянник царя великий князь Александр Михайлович вспоминает о представлении Юрьевской шипящему (в женской его части) романовскому семейству: «Я жалел ее и не мог понять, почему к ней относились с презрением за то, что она полюбила красивого, веселого, доброго человека, который, к ее несчастью, был Императором Всероссийским?..» (с. 391).
Эта человеческая теплота, симпатичность героя, его в хорошем смысле буржуазная уютность необычайно привлекательны для автора. Но здесь же кроется и роковое личностное несовпадение самого Александра II с его эпохой и всеми силами, которые в ней активно действовали, ибо, как справедливо замечает другой, более глубокий (хоть порой и несколько велеречивый) биограф царя Леонид Ляшенко, силы эти были антибуржуазными по духу (включая даже и тогдашних либералов!)
Нет, Радзинский, как раз, идеологически очень близок своему герою в этом пункте, повторяя все обвинения революционному движению, которые прозвучали от отечественных публицистов уже в конце 20 века. Используется, поминается, пристегивается всё из самых разных источников, либеральной идее способное сейчас послужить. Здесь и неизбежный демонический С. Нечаев «эта предтеча большевиков» (с. 183), и «уваровское» высказывание комуняки Сталина о том, что «русскому народу нужен бог и царь» (с. 53), и слова А. Герцена: «Коммунизм это всего лишь преобразованная николаевская казарма» (с. 53).
И даже явно иронические образы К. Маркса и Ф. Энгельса. Они служат развенчанию «социалистической мечты», причем с удовольствием приведены и «антироссийские» слова Маркса. Приведем их и мы, чтобы не быть голословными: «…русский медведь на все способен, кроме революции… Восток в образе России не просто сошел с исторической сцены, но каким-то образом завис на этой линии и мешает остальному миру двигаться вперед» (с. 219).
Всё простроено автором так, чтобы читатель ни на минуту не забывал рефреном идущие здесь слова В. Жуковского, сказанные будущему Александру II: «Революция есть губительное усилие перескочить из понедельника прямо в среду. Но и усилие перескочить из понедельника в воскресенье столь же губительно» (с. 57).
Трагедия Александра II (как и всей запоздавшей в развитии страны) в том, что он пытался действовать методами просвещенного абсолютного монарха там и тогда, где и когда царь, двор и правительство уже не были носителями передовой идеи. Общество идейно обогнало своего реформатора, и Александр II оказался, так сказать, в нравственном вакууме.
Конечно, могут и возразить: «мода» на террор не чисто российское явление, тогда она захлестнула весь мир. За полстолетия перед первой мировой войной были убиты (только навскидку!): президент Франции, два президента США, итальянский и испанский короли, португальский король и наследник, австрийские императрица и наследник с супругой, наш Александр II. Плюс череда покушений на Александра III, которые и свели его в могилу, в конце концов. А покушение на будущего Николая II со стороны одного японскоподдданного товарища?
Однако именно в России тех лет террор превратился чуть ли не в главный способ борьбы с властями. Как писал умнейший из террористов (впоследствии раскаявшийся) Л. Тихомиров: «Терроризм это очень ядовитая идея…, которая способна создать силу из бессилия» (с. 320). Красной нитью у нынешних историков и публицистов, поднимающих эту тему, проходит мысль о том, что причина разгула терроризма тогда была в совершенно запредельном бюрократизме и авторитаризме российской государственной системы, которая просто не предполагает равноправного диалога с обществом и наличия РЕАЛЬНОЙ легальной оппозиции.
А многое ли изменилось в сути нашей гос. системы теперь?..
Тогда государство и общество разъехались даже на уровне сознания царских «сатрапов». Приводя массу цитат, компрометирующих человеческие качества революционеров, Радзинский умалчивает о не менее характерном, пусть даже порой и анекдотическом. П. Шувалов, шеф жандармов, называл своих подчиненных «мои скоты», а глава Священного синода реакционнейший Д. Толстой выразил неудовольствие Н. Лескову за то, что в его «Сценах из архиерейской жизни» иерархи церкви показаны слишком уж… благостно! «Мой чистый Алеша убьет Царя!» делился планами автор «Карамазовых» (с. 353).
Нет, не кокетничала террористка В. Фигнер, говоря: «Мы окружены сочувствием большей части общества» (с. 353).
Ничего не пишет Радзинский о жестокостях, которые творили отнюдь не только террористы. Причем явно делает это намеренно. Так, он оговаривается, что после ареста А. Соловьева, стрелявшего в царя в апреле 1879 года, Исполнительный комитет «Народной воли» выпускает листовку, в которой объявляет смертный приговор всем, кто будет пытать Соловьева. А таки иных и пытали! О том, что пытали Д. Каракозова, осуществившего первое покушение на царя в 1866 году, автор не обмолвился ни словом. Зато подробно написал об его религиозности.
Поэтому история противостояния правительства и революционного подполья выглядит подчас у Радзинского очень уж благостно: неразумные «плохиши» лупят из пистолей по доброй няне.
Автор, кажется, готов пойти вслед за Достоевским, который утверждал, что наши бомбисты все сплошь недоучки и бесталанные неумехи, одни «амбиции без амуниции». Но гораздо точнее ситуацию, мне кажется, отражает запись в дневнике военного министра графа Д. Милютина (запись относится к 1880 г.):
«Никогда еще не было представлено столько безграничного произвола администрации и полиции. Но одними этими полицейскими мерами, террором и насилием едва ли можно прекратить революционную подпольную работу… Трудно искоренить зло, когда ни в одном слое общества правительство не находит ни сочувствия к себе, ни искренней поддержки…» (цит. по: Ляшенко, с. 293).
Радзинский полагает, что нравственный облик народовольцев сполна отражен в «Бесах», почему сам пристально в их лица уже не вглядывается. Жалко, что при этом опущены некоторые яркие (и вовсе не противоречащие в основе своей Радзинскому, но человечески уточняющие и передающие дух эпохи) впечатления современников воспоминания того же Д. Милютина об участниках процесса по делу 1 марта, которые есть, например, в книге Е.П. Толмачева «Миротворец Александр III и его время», с. 47.
А между тем, не апологетические, но существенные для понимания психологии революционера-террориста моменты найдем мы и в повести Ю. Трифонова «Нетерпение», кажется, прочно забытой нашей публикой… Поколение Э. Радзинского не может не помнить ее, но, увы, самого автора увлекают не столько глубокие, сколько броские вещи в теме. Почему и дает он вовсю разгуляться в своей книге теориям конспирологическим, а порой и откровенно сомнительным.
Ну, например, версии И. Волгина о причине смерти Достоевского.
Известно, что соседом писателя был один из активнейших террористов, «ангел мести» А. Баранников. К Достоевскому постоянно ходили посетители, почему подпольщики и решили, так сказать, скрываться за их спинами. «Автор Бесов служил прикрытием новым бесам», свистяще шепчет рассказчик (с. 400). Достоевскому стало плохо в ночь, когда за стенкой арестовали его соседа, а последовавший через день там же арест еще одного народовольца добил писателя. «Бесы» за стеной дирижировали смертью своего создателя», выдает автор замогильным голосом (с. 410). И добавляет совсем уже от себя: может, Достоевский надорвался, уничтожая тайные бумаги, которые ему дали подпольщики, ведь они видели в нем бывшего «политического», а он как раз работал над образом Алеши Карамазова «цареубийцы»?!..
Сомнительна и другая интрига, которую Радзинский активным образом разрабатывает: будто реакционеры, объединившиеся вокруг наследника, решили убрать царя-реформатора руками народовольцев отсюда и странная неуловимость этих последних. Аргументы для этой версии у автора, кстати, есть, и весомые. Но ИЗБИРАТЕЛЬНОЕ сродство доказательств и здесь мы, увы, находим. Радзинский настаивает, что Романовы и особенно наследник были напуганы перспективой передачи престола сыну царя от Юрьевской. Версия, достойная романа Дюма-отца!
Вот только как быть с тем фактом, что государь еще за два года до смерти упорно мечтал вслух (и вряд ли это было тайной для двора) о том, чтобы через полгода-год после подписания главной реформы (известной в истории как «конституция Лорис-Меликова») передать корону будущему Александру&nbssp;III, а самому удалиться с Юрьевской и ее детьми в частную жизнь да на Лазурный, конечно б, берег?.. Так что роковое пророчество фрейлины Дарьи Тютчевой, которым она порадовала свою коллегу Александрин Толстую, будто через три-четыре месяца в Зимнем дворце «всё переменится», не непременно свидетельствует о существовавшем при дворе заговоре. Но в сроках для перемен царь и фрейлина, заметим, не совпадают!.. Тютчева-то точней. И опять же на ум приходит, что мозговой центр ретроградов К. Победоносцев слишком хорошо понимал: подпиши царь «протоконституцию» и назад уж не отыграешь…
При всей спорности книга Э. Радзинского лишний раз говорит нам, что отечественная история не только крайне занимательна, но и жива, остроактуальна в главных смыслах своих. Его книга прекрасный побудительный мотив погрузиться в тему, которая, к сожалению, острее, чем нам всем бы хотелось…
Использованная литература
Ляшенко Л. М. Александр II, или История трех одиночеств. М.: Молодая гвардия, 2010. 359 с.: ил. (Жизнь замечательных людей).
Толмачев Е. П. Миротворец Александр III и его время. М.: Воениздат, 2008. 288 с.: ил. (Редкая книга).
14.11.2012 |