Обнажая суть легенд…

Кононов М. Голая пионерка. – М.: Лимбус Пресс, 2001. – 256 с.
 

Вслушайтесь:

«В канареечно-желтом махровом халате и рваных шлепанцах на босу ногу, шаркающей, но твердой походкой, в узкий коридор своей темной квартиры… вышла навстречу мне миниатюрная курносая женщина с небесно-сияющими очами и короткими волосами цвета соломы. В лице ее меня утешала знакомая и нестрашная решительность фронтовички, с каковой одинаково запросто можно живого человека и убить, и спасти».

Услышали? В ореоле этой вот интонации у Булгакова явился Пилат. А ерник Кононов распростился с имперским недавним прошлым другой страны.

«Голая пионерка» Михаила Кононова – вещь не только насквозь аллюзивная, но и трагически-ерническая. Да и загадочная вполне по-булгаковски: издана с портретом и фамилией Ю. Мамлеева на обложке, так что невнимательный читатель именно ему припишет и авторство. Да и что такое сам автор? Кто слышал (из широкой публики) о Михаиле Кононове? И когда повесть была написана, – В. Топоров в предисловии сетует, что она припозднилась, пролежав в загашниках еще толстых журналов немало времени.

Слава богам, заслуженное признание не обошло эту вещь: инсценировка повести – едва ли не главный хит «Современника» нынче, и билеты на нее стоят где-то от двух тысяч.

Зал полон гламурной публики, а сцена – кирзовых сапог и щуплых актеров в солдатском белье и с ранами пионерских галстуков на груди. Пикантно, конечно, а для многих еще и ностальгично, и по-хорошему (да и по-всякому) волнительно-символично, – вот такой щекотливый коктейль получается…

Но вернемся к повести.

Героиня ее – четырнадцатилетняя Маша Мухина, рядовая великой войны, в объятиях череды лучших представителей боевого застоявшегося офицерья. Сюжет скабрезный (любители подробностей обретут и их), но в целом перед нами – советская армейская пастораль. Ибо никакая окопно-постельная грязь к Мухе не липнет. Подобно Лонговой Хлое, она душой совершенный ребенок. Например, считает, что дети появляются от поцелуев, а вовсе не от того, что проделывают с ней разномастные гимнасты-фронтовики с вечера до утра, да и днем, случается, после обеда – тоже.

Пионерка Мухина видит в этом (в командирских крепких телах) свой долг перед родиной, которая, как известно, у нас вообще ждать не любит. Правда, наша пехотная Хлоя – также и Лорелея по совместительству. Всякий, побывавший с ней, вскорости погибает. Однако при всей своей пионерской всегдаготовности Муха – не фашистский шпион, хоть она плюс к Лорелее еще и валькирия. Во сне, каждую ночь, Мухина вылетает по заданию генерала Зукова (чин и одна буква в фамилии легендарного полководца узнаваемо все ж подчищены) посильно громить фашистских захватчиков.

Ну, что она там себе нагромила и насшибала в дымном небе войны, скажем прямо, описано неотчетливо. А вот что ум с сердцем у Мухиной не в ладу, да и чердак течет, – вернее, как у всякого советского человека, глаза и мозги на слишком разных полках находятся, – вот это заметно! Не верит Муха своим глазам, а верит газетам и радио. Да и как поверить предательницам и паникерам бесстыжим зенкам, если перед ними оголодавший блокадник свежует девочку или легендарный Зуков собственноручно шлепает каждого третьего из наших солдат, которые вышли к своим из окружения? Шлепает, естественно, не по попе, объявляя их дезертирами. Такой вот под стать богу отец-командир.

Образцово-показательный советский чел Мухина верит, что так – НАДО. Верит Зукову, верит Сталину, которому заодно приписывает чудодейственную способность рождать любые, самые обиходные и дурацкие каламбуры: «Как Сталин писал: молилась ли ты на ночь, Дездеморда?»

Муха-то твердо знает, что бога нет, но вышеназванным кумирам исправно молится, да и сама по ходу дела уподобляется лихим автором (который явно «шарит» и в психоделике-эзотерике) то Марии Магдалине, то аж деве Марии.

В общем, какой-то сплошной тройной Иштар получается, официально допустимый у нас разве в идеологически разнузданные (и свободные!) 90-е.

Конечно, Кононов косит тот же лужок, что и Войнович в «Чонкине». Тема у него сходная: «мелодичная морзянка тоскующей природы» человеческой вступает в конфликт с железобетоном советской идеологии, но при этом конфликта-то парадоксальным образом и не замечает! Ибо гомо советикус просто не знает иной системы координат. Все вокруг для него родное, все «свое», а свое принципиально не хают, особенно в минуту опасности.

В фокусе авторского внимания – особое, выкованное веками свойство русского (а не только советского) человека выжить вопреки обстоятельствам, которые он сам себе с завидной щедростью создает. Просто у Кононова гораздо больше игры с культурными кодами.

Думается, эта бОльшая «игривость», эта наклонность к «гону» при прощании с «совком» (казалось тогда, – навсегда) воспринималась как своего рода освобождение от изжитых мифов, от прежних смыслов. Не ведаю, смеялся ли автор, «расставаясь» в свои 80–90-е (впрочем, когда же именно?), – сейчас мне «Голая пионерка» прочлась как нечто вконец беспросветное. Уж не знаю, что поменялось в воздухе нынче, но весь этот неудержимый пионерский словесный понос показался под конец повести предсмертной икотой.

Неужели нам суждено навсегда остаться такими вот умственно несовершеннолетними? Причем уже добровольно несовершеннолетними, – вся эта пошлая мода на сталинизм, насаждаемая в последние годы, ведь вопиет.

Опять, в который уж раз псевдоимперские Нью-Васюки для быдлаков, пердящих у телевизоров…

К счастью, у повести реально светлый финал. Реально – в смысле: до этого мы, главным образом, слышали пионерский Мухин порядком поднадоевший зудеж. А в финале – голос автора (которому, кажется, не мешало бы проредить метафоры). Но главное – мы его глазами УВИДЕЛИ настоящего живого человека после этих его псевдогероев, – увидели всамделишную фронтовичку Валентину Васильевну, ПОЧТИ прототип Мухи.

Вот уж кого мухой точно не назовешь! Выжила на войне, – и после войны состоялась. И пронесла через жизнь правду человека – правду женщины, обретшей не показное, понтовое, а подлинное человеческое достоинство, гуманизмом пронизанное, – как, если кто помнит, у поэта Юлии Друниной это было.

Но и здесь все-таки ужасаешься. Война очистила поле славы и памяти, унеся с собой хилых и слабых, не только физически убитых и изуродованных, но и душевно сломленных несмотря на весь свой пионерский звонкий патриотизм. Сколько таких вот Мух, если и выжило, то после войны быстро ушло на распыл от водки, от разгула инвалидов-фронтовиков, который остался в памяти обывателя, но вне рамок мрамором ограниченной официальной памяти.

И что же это за общество у нас такое, которое и посейчас живет мифами и обрядами, при этом «шлепая» в воспитательных целях своих же, да и просто периодически, как счетовод в аккуратненьких нарукавничках, сбрасывая с баланса все «лишние» рты? Броней засохшей крови должны бы греметь эти милые нарукавнички.

А там, под нашими ногами – жуткое подполье, полное костей. Никакому Илье Масодову вкупе с В. Сорокиным такое, наверное, не приснится…

И всё же – живем, и всё же это всё – любим, да?..

Загадка «русской души»…

В финале героиня повести – не Муха, а Валентина Васильевна – унесла на тот свет тайну жизнелюбивого поколенья фронтовиков. Тайну, к которой никакой самый заядлый нынешний «гонщик» (и мистик по совместительству) ключа уж не подберет.

Но почему-то увидел я в этой Валентине Васильевне обещание лучшего будущего для нас.

Захотелось вдруг на досуге в человека поверить…