ИНТИМНАЯ ИСТОРИЯ СССР: ПОСТАНОВКА ВОПРОСА

Макаревич Э. Ф. Интимные тайны Советского Союза. – М.: Алгоритм, 2007. – 272 с. – (Вкус скандала)
 

Да не испугает нас название серии, в которой вышла книга сия! Желтизна в ней, конечно, присутствует, но в минимальном количестве. Гораздо занятней – заявленная тема.

«Союз нерушимый» со всеми его тайнами, атрибутами и образами стал в последнее время неким раскрученным «брендом», но, похоже, еще не решил, в какую сторону (к своему восхвалению или к своему осуждению) двинуться. Подобно Врунгелевой «Беде», он пустил такие глубокие корни, что никак не может отодраться от суши современности и пуститься в плавание по волнам истории…

С другой стороны, всегда любопытно узнать, какие такие были интимные тайны в стране, интим отрицавшей и порицавшей. Возможно ли вообще говорить о наличии «интимных тайн» в СССР?

«Еще как возможно! – завлекает нас автор. – Здесь формула проста, чем больше страна стиснута жестокими обстоятельствами, чем острее социальные конфликты, …тем больше сублимируется сексуальной энергии и тем изобретательней становятся ее выходы…» (с. 5).

«Сексуальная энергия», кстати, здесь ввернута не красного словца ради. В начале 30-х гг. XX-го в. Вильгельм Райх вводит в науку понятие «сексуальной энергетики» на правах научного термина и объекта исследования. «По его мнению, одной из важнейших общественных предпосылок возникновения сексуальной энергетики на социальном уровне послужило создание гигантских отраслей промышленности с огромным числом рабочих и служащих» (с. 11).

Мировые войны и их родители – крупнейшие монополии с переогромленным производством – потрясли оба столпа моралистической антисексуальной атмосферы: мелкое предприятие и семью.

Тут-то и ловим мы В. Райха и примкнувшего к нему Э. Макаревича на слове! Уж нигде, как в Советском Союзе, не разрастались так уродливо заводы-гиганты, порождая и подминая под себя рабочие поселки, полисы и мегаполисы! А более пуристской, чем советская, идеологии и представить себе в XX веке (почти) невозможно.

Но, не моргнув глазом (или подмигнув призывно), Э. Макаревич разворачивает перед нами свою историю интимных отношений в СССР.

Пробежимся по ней и мы, акцентируясь не столько на фактах, сколько на вытекающих из них выводах…

1917 год (и даже чуть раньше, – год 1914) принес в Россию среди прочих потрясений революцию сексуальную. Нравы (прежде всего, крупных городов и особенно их рабочих окраин), и без того не блиставшие чистотой, стали совсем уже вольными. В соответствии с новым, атеистическим, символом государственной веры человек стал мыслиться (очень и очень многими) как некий социальный и биологический автомат, – или, используем образ В. Сорокина, «мясной машиной». В анкете 1926 года только 4% опрошенных парней объяснили свое сближение с девушкой любовью (с. 30). «И на всех, кто в любви ищет чего-то большего, чем физиология, смотрят с насмешкой, как на убогих и умственно поврежденных субъектов», – жалуется современник первой сексуальной революции в России (с. 31).

Первоначально советское законодательство шло в русле идей сексуальной свободы человека. Было отменено преследование сексуальных отклонистов и уклонистов, а закон о браке 1926 года стал самым вольным в истории человечества. Для расторжения брака достаточно было заявления одной из сторон без объяснения причин разрыва.

Но к началу 30-х Советская власть погасила пожар сексуальной революции, – и самым решительным образом. Близилась война, государству нужны были солдаты (то есть, прирост населения требовалось увеличить). При этом решался и вопрос более тонкого плана. Ясно, что сексуально подконтрольный и несвободный человек куда больше склонен к повиновению… Официально был выдвинут лозунг укрепления семьи как ячейки общества. Аргументы, однако, случались все еще экстравагантные, в духе РАПП, но и по-своему откровенные: «Пролетариат в стадии социального накопления является бережливым, скупым классом, и не в его интересах давать творческой энергии просачиваться в половые щели» (с. 38).

В 1936 году принимается закон о браке и семье, который превращает семейные узы в путы и фактически запрещает аборты. Широко (и до конца Советской власти) распространяется практика обсуждения семейного и интимного поведения членов коллектива, особенно партийцев.

Однако, как видим, мораль – понятие в руках государства более чем утилитарное… И относительное настолько, что одна и та же задача может решаться прямо противоположными методами! Борьба за повышение рождаемости в нацистской Германии в эти же годы решалась при помощи пропаганды секса, а институт традиционной семьи провозглашался «дьявольской игрой католической церкви» (с. 193).

Правда, и официальной советской пропаганде пришлось ввести в свой арсенал не только асексуальный образ мужеподобной ударницы в негнущейся спецухе и кирзовых башмаках. Против этого образа, похоже, восстали сами вожди. С легкой руки Полины Жемчужиной (супруги В. Молотова), в СССР налаживается выпуск товаров для женщин, призванных повысить женскую привлекательность. Жемчужиной пришлось побороться: готовившейся к войне стране было не до рюшек и брошек. Если в 1925 году наша промышленность выпускала 80 видов женского платья, то в 1930/31 гг. (годы индустриализации-коллективизации) – только 4!.. (с. 98)

Судьбы А. Коллонтай и П. Жемчужиной, З. Райх и Л. Брик, Р. Ежовой и В. Серовой, Л. Смирновой, Т. Окуневской, З. Федоровой, – это особая глава книги Макаревича, хотя материалы здесь вполне уже жеванные. Все же они дают читателю представление о том, что бывает с женщинами, если они «не продаются, а служат», даже и органам госбезопасности…

Центральной мне представляется в книге глава, посвященная поведению наших солдат-победителей в Европе. Тема эта очень щекотливая и, на мой взгляд, не особенно глубоко осмысленная автором. Факты же скажут: человек – везде человек, а мораль, увы, оказывается штукой утилитарной не только в ловких руках государства, но и в мозолистых лапах частного лица.

По сведениям автора, от 1 до 2 миллионов немецких женщин подверглись насилию в последние месяцы войны и за несколько первых мирных месяцев (с. 212).

При анализе этого феномена не отделаешься залихватской фразой одного нашего командира, сказавшего: «Подвыпивший русский солдат почти так же плох, как трезвый немецкий» (с. 159).

Каковы же причины этого массового явления? Конечно, здесь и ожесточение и одичание военного времени, и слепая месть за близких, и действие мало исследованного, но явно прослеживаемого некоего социально-биологического механизма (повышение либидо как реакция на убыль населения и длительную стрессовую ситуацию).

Свобода нравов захлестнула Европу в 45–46 гг. от Апеннин до Прибалтики, от Парижа до Бухареста. Автор даже устанавливает шкалу сексуальной отзывчивости женского населения в те годы, в порядке убывания: румынки, венгерки, австрийки, итальянки, француженки, немки… Неприступной крепостью, между прочим, оказались женщины братской Болгарии: «Это единственная страна, где наших офицеров на гуляньях сопровождали местные мужчины, женщины – никогда» (с. 204).

И все же мало сказано о социокультурном факторе: порой советский солдат видел в ухоженных немках нечто чужое и чуждое, СОЦИАЛЬНО ВРАЖДЕБНОЕ: «Вы тут пановали», «Они получают от нас больший паек, чем моя семья на родине» и т д. Герой победитель оказался унижен собственной, привычной и ранее ему не бросавшейся в глаза нищетой…

Черчилль саркастически заметил: ошибка Сталина в том, что он показал русскому Ивану Европу, а Европе – русского Ивана. Печальная истина с далеко идущими последствиями!..

Последняя глава книги – о дне сегодняшнем и уже даже чуть-чуть вчерашнем. «Через 50 лет «варваров» заменили их внучки. 500 тысяч нелегально завезенных в Европу для сексуального удовлетворения мужского населения… Ирония истории: побежденная страна расплачивается женским телом, если не может платить по счетам, если не может защитить своих граждан» (с. 260).

Читать это так же горько, как и опровергнуть мудрено…

Но хочется верить в хорошее, и (поэтому?) хочется обобщений!