ПОЛУСКАЗКА О ГОРЬКОМ СКАЗОЧНИКЕ

…Итак, мэтр (может быть, главный на сегодня мэтр) российского кинематографа «попрощался» с нами фильмом странным, совсем не смешным и, тем не менее, весьма «знаковым» и «симптоматичным».

Не хочу и не буду верить, что это, типа, «завещание» мастера, но определенный творческий итог, – и его, и наш, – да, налицо, конечно.

И всё же…
 

Собственно, недоумение возникло еще год назад, когда при объявлении, что Э. Рязанов снимает фильм «Андерсен» (о великом датском сказочнике), показали и фрагмент самих съемок. Рязанов вовсю, свирепо командовал там бестолковыми шеренгами войск рейхсвера. Но при чем здесь немецко-фашистские орды и где при этом был зарыт голый король смысла, – тогда для нас осталось секретом.

И вот вчера у экрана всё выяснилось. Думаю, перед нами не просто удача крупного мастера, – удача, которую невозможно осмыслить тотчас, которая оседает в памяти и там живет долго, открывая новые оттенки этого самого «голого короля смысла». По моему глубокому убеждению, фильм имеет главную черту большого, настоящего фильма: он живет в памяти самостоятельно, и иногда даже вопреки нашему зрительскому согласию-несогласию.

Между тем, несогласий, возможно, предвидится много. И это, в первую очередь, коснется концепции фильма, где жизнь великого датского сказочника прочтена через очки психоанализа. Или как еще обозначить тот факт, что все образы андерсеновских сказок и все конфликты его жизни создатели фильма напрямую связали с тяжкой и бесконечной (длиною в жизнь) фрустрацией своего героя? Андерсен жил и умер девственником поневоле, – во всяком случае, такова устойчивая легенда, ибо всё, что касалось вопросов пола, в век романтизма и викторианства тщательно ретушировалось.

Есть также мнение, что Андерсен был скрытый или вполне открытый гей, для чего посещал тогдашнюю европейскую столицу порока Париж. А там уже местные гавроши, – и т.д., и т.п.

Но викторианский век свято блюдет свои тайны и заповеди. Так что оставим в покое прах парижских гаменов, – и вернемся-ка лучше к фильму.

Думается, Рязанов очень рисковал с такой концепцией. Даже и в начале XXI века наша (во всяком случае) публика не готова развенчивать своих кумиров. Ведь и у Льюиса Кэролла как-то не принято признавать, – да, робкий, но стойкий сексуальный интерес к девочкам, подтвержденный документально…

А между тем, как любят поминать ахматовские строки о соре, из которого вдруг (и очень часто именно из него!) – стихи!..

Отмажет ли ахматовское признание антисказочника Рязанова на этот раз? Не уверен. У нас такая сейчас борьба за мораль разворачивается, что и за мертвых страшно становится.

Возможно, это обстоятельство, а, возможно (и просто наверняка), всегда несколько двойственное отношение режиссера к материалу и толкает его к очевиднейшим потрафлениям фишкам общественного сознания.

Например, в сцене похорон Андерсена упоминается венок от русской императрицы Марии Федоровны, урожденной Дагмары Датской. Дагмара и впрямь стала императрицей российской, но значительно после. К чему такой реверанс пред насаждаемым у нас монархизмом и культом этой милой, умной, но и взбалмошной дамочки, коловшей шпильками своих горничных, – одному богу известно…

Кажется, несколько нарочито режиссер вводит и тему антисемитизма, вообще говоря, для Дании не характерную ни в какие времена. Сперва Андерсен взашей гонит антисемита полицейского, потом, уже в образе датского короля Кристиана X, он демонстративно прогуливается по улицам Копенгагена с желтой звездой Давида на лацкане в знак протеста против антисемитской политики гитлеровских оккупантов.

Кажется, Кристиан действительно совершил такой жест, и еще немало всяких демонстративных жестов, отчего стал символом датского движения Сопротивления, оставаясь при этом формально главой оккупированной страны и даже не пленником.

Думается, это насилие над биографией сказочника все же концептуально оправданно. Реальное зло – реальная с ним борьба… И остроактуальная, к сожалению. Хотя есть в этом и элемент политической сиюминутности, что ли, – или скажем осторожней: ситуативности.

Вообще рязановский «Андерсен» очень и очень шершав. Он вовсе не похож на памятник самому себе Мастеру. Но в этой сложной и тонкой, парадоксально живой зыбкости, – главная смысловая прелесть фильма.

Я уже упомянул о всегда двойственном отношении Рязанова к материалу. Все-таки жанрово это не до конца, не совсем комедии, а любая сатира в них несколько смазана лирикой, что создает фирменный рязановский стиль.

В данном случае, лирика – как бы скромней сказать? – по-Фрейду. И в этом – вызов режиссера своему времени и, быть может, устоявшемуся образу своих фильмов.

А самым страшным – «Андерсен» местами при всей «датской» кукольности порой жутковат – мне показался О. Табаков, рыдающий на могиле великого сказочника. Табаков играет его лютого вечного недруга критика Мейслинга. Но я честно скажу: мне почему-то хочется написать именно «Олег Табаков» и почему-то кажется, что он даже и не сыграл, а честно продемонстрировал то в себе, может быть, что сделало его успешным театральным сановником нашего времени. Он сыграл – прожил пред зрителем – тухлую правду жизни земной, земного, пардон за церковный тон, успешика…

Или я просто поддался атмосфере рязановского фильма, в которой и сказки и люди оказались в лучшем смысле этого слова голыми?..