СЧАСТЬЕ БЫТЬ. МИХАИЛ ЖАРОВ В ПЕРСПЕКТИВЕ ВРЕМЕНИ

Жаров М. И. Мои встречи с временем и людьми. Под ред. Б. М. Поюровского. – М.: АСТ–ПРЕСС КНИГА, 2006. – 384 с., ил.
 

Все-таки это трогательно и хорошо, когда появляются ТАКИЕ книги, – не просто воспоминания звездЫ, но и «звездно» изданные! Книга толста и великолепна, три вклейки иллюстраций, кажется, сверхподробно демонстрируют свершения Михаила Жарова в жизни, театре и на экране.

Короче, беря в руки этот томино, понимаешь реальную весомость слов «легендарный» и «культовый», – весомость, девальвированную и обкаканную шустрилами нынешнего шоу-бизнеса.

Михаила Жарова без преувеличения можно назвать любимцем судьбы и любимцем своего да и нескольких последующих поколений советских людей. Что-то в нем было этакое особенное, что было так любо и дорого советским гражданам и гражданкам и в мрачноватые 30-е, и в грозные 40-е, и в скучные 70-е. Думается, это – безусловная, какая-то совершенно детская, на физиологическом уровне, жизнерадостность. Все образы, созданные Михаилом Жаровым, пронизаны одним общим чувством, – чувством радости, просто счастья от вот этого проникновения в очередную судьбу и характер.

Жаров играл «ИГРАЮЧИ», что порой ставилось ему и в вину. Сталин как-то заметил: кого бы ни изображал товарищ Жаров, в любом образе проступает именно товарищ Жаров. Может быть, вождь сожалел, что любимцу народа товарищу Жарову по этой причине никак не доверишь создание образа товарища Сталина: тотчас проступит Жиган или еще какой-нибудь фирменный жаровский обаяшка-прохиндней-шаромыжник?..

А если серьезно, согласиться с вождем мне вот трудно. Достаточно посмотреть хотя бы фотографии Жарова в роли Меншикова (фильм «Петр Первый»). Даже в рамках одного образа какие тонкие и РАЗНЫЕ грани! А разве весельчак Кудряш (фильм «Гроза») и инфернальный Малюта («Иван Грозный») – не существа с разных планет?..

Уж точнее было б сказать, что, как у каждого большого художника, у Жарова есть своя тема в искусстве. И эта тема – даже не радость жизни (как Жаров, наверно, сам хотел бы), а СИЛА жизни.

Думается, именно это свойство его дара, эту его тему и учитывал С. Эйзенштейн, приглашая М. Жарова на роль Малюты. Известно, что Ефросинью Старицкую должна была играть Ф. Раневская. Возникала гениально отточенная режиссером коллизия: два воплощения живой жизни, между которыми трагически раздирается похожий на щепу и на силуэт распятия Грозный-Черкасов! Грозный царь – воплощение воли и надлома, эти же двое – воплощения почти бессознательной совершенно природной, космической стихии. Какой бы острейший внутренний диалог возник на экране, воплотись воля и видение Эйзенштейна!.. Но его заставили снимать в роли Ефросиньи С. Бирман. Она сыграла великолепно. Однако ушла СУТЬ конфликта. Мощи витальных сил, воплощенных в Жарове, теперь противостояла стоическая окостенелость отжитого. Выбор Грозного между говорящим скелетом традиции (Бирман) и почти животным зовом будущего (Жаров), – согласитесь, вовсе не так уж и драматичен, он неизбежен, он, в общем-то, очевиден до некоторой лубочности.

Вот, наверное, почему, сам Жаров в своих воспоминаниях «увильнул» от рассказа о работе над образом Скуратова. И автор статьи «Жаров на экране» Дая Смирнова поддержала артиста: образ Малюты – не самая большая его удача.

Думается, это не неудача актера. Напротив лично для артиста это была безусловная, хоть и Пиррова победа. Жаров и страшен и безумно обаятелен в роли Малюты, он до жути живой и убедительный, – даже и в условиях, когда воздух смысла оказался наполовину выкачан из пространства произведения!..

Вернемся, однако, к книге. Воспоминания артиста выявляют его бесспорное литературное дарование, но порой кажется, что это именно «воспоминания», которым предается на закате каждый человек. Детским годам и милым, забавным, но несущественным подробностям уделено больше места, чем анализу ролей и размышлениям о времени. Да и характер автора – о, текст-проявитель! – показывает разные и, быть, может, не очень желательные для самого пишущего черты. Сквозь безусловное обаяние, которому покоряется читатель с первых же строк, проступают приметы некоторой капризности и «звездности», и неуемного, совсем уже детского желания быть любимцем и нравиться. Впрочем, не все согласятся со мной, вероятно…

Книга эта – прекрасный материал для биографов и искусствоведов. Кроме мемуаров актера здесь собраны воспоминания тех, кто Жарова знал и любил, отрывки из дневника его жены, искусствоведческие статьи. Наконец, огромную ценность представляет иллюстративный материал и «Хронограф жизни и творчества Михаила Жарова», любовно составленный Н. Липатовой.

Конечно, хочется, чтобы аудитория книги была максимально широкой. Увы, ни ее немаленькая цена, ни сама тема не поспособствуют этому. Ну, насчет цены – как-нибудь перетерпим. А вот насчет темы (собственно жизнь и творчество артиста Михаила Жарова) – кратко поразмышляем.

Я не очень уверен, что все безграничное обаяние Жарова окажется внятным и близким молодому поколению. Виной тому не только в чем-то уже обветшавшая художественная ткань доступных нам кинолент с его участием. Гораздо печальней, что сегодняшнему зрителю прививается крайне нетребовательный подход к актерской работе. Бросовый художественный фас-фуд теле- и прочих экранов притупляет чувства зрителей, – не особо, кстати, и развлекая их. Впрочем, иным даже нравится, что актеры играют вполсилы, в полноги, особенно в исторических фильмах. Может, мы просто уже не можем вынести накала реальных страстей и глубин настоящих, не «ссимулированных» смыслов?

Но есть и другой нюанс. Наш все еще думающий зритель стал осторожнее. Очень непосредственное искусство артиста Жарова – актера, по большому счету, продолжившего традиции русской театральной культуры XIX столетия, – скорее, восхищает его, чем заставляет задуматься…

Веселая игра витальных сил, это чудесное свойство поколения русских «пассионариев», – увы, увы… Озабоченные ее последствиями ближайшие потомки уже не столь детски доверчивы к бытию.

Но в любом случае, нам остается завидовать человеку и художнику, который ТАК любил жизнь!